Более того, набравшемуся сил и ума, она даже предоставляет
свои возможности, вырваться из этого плена! – присматривает он участок обрыва,
где, сковырнув сверху несколько камней, по образовавшемуся уступу можно начать
спускаться с обрыва. А сброшенные вниз, эти камни создают ещё одну ступеньку, с
которой уже можно продолжать дальнейшее устройство спасительной тропы.
Однако, когда в туманной предутренней
мгле, раб, держась за верёвку, начал свой скалолазный побег, его тут же, в
очередной раз хватают и жестоко секут надзиратели, подтягивая к себе за верёвку. А он, извиваясь
хватается за камни и кричит, – Не дамся! Лучше я улечу в пропасть и убьюсь!
Тогда
стражники сверху набрасывают на него ещё одну верёвку с удавкой. И теперь
беглец не может, ни отпустить верёвку, ни уклониться от ударов бичами
надзирателей. А они сверху, злобствующе хохочут над ним: – Добегался? Теперь
бить будем, пока не полетишь!
Избитого надсмотрщиками и израненного о
скалы раба, затем выхаживают жена и детишки, причитая о несчастной его и своей
доле:
- Что ж за судьба нам досталась?
Мы, от угнанных в неволю родителей, родились в рабстве, а ты пришёл освободить
нас, но сам стал рабом. И теперь они убьют тебя, и будет ещё хуже. Наши дети
станут рабами-сиротами беглого раба!
- Не-е-т! – хрипло отзывается
раб в беспамятстве. – Я с дружиной шёл
сюда карать грабителей! И гнал их, по степи, до самой Тавриды! Пока они, не в бою, а подло ранив, в солончаках, не
схватили меня. Но я освобожусь! Любым
путём! И мы, со всей новгородской ратью и нашими богами ещё придём сюда и
освободим наши племена от набегов дикой орды!
И, к вечеру придя в себя, но обуреваемый уже
внеземной яростью и жаждой свободы, тут же отправляет сынишку собирать птичьи
перья и начинает вместе с ним сшивать их, конструируя крылья. Когда же, стало
возможным подниматься и двигаться, то он, вооружившись крыльями, приступает к
тренировкам. Но, пытаясь взлететь, лишь падает, путаясь в них, и кувыркаясь в
порывах ветра. Однако, не теряя надежды, он отчаянно пробует в крыльях
спрыгнуть с крыши хижины. Тут его и заметил хозяин, когда он с криками и
угрозами ему, что улетает, прыгает в низ. Где его поджидают и хватают
надзиратели.
- Если невозможно убежать, я улечу, но
всё равно освобожусь от ваших оков. Мой дух ненавидит рабство! – кричит нещадно
избиваемый раб.
- В тебя вселился дух беглого раба! –
делает свой вывод рабовладелец, – Я выпущу и изгоню его. Освобожу тебя от
бесконечных пыток за попытку к бегству. А твоих детей и других рабов, от
пагубности твоего примера и иллюзий освобождения! Снимай это облачение химеры!
– приказывает он. А, оглянувшись на стечение народа, выхватывает из ножен
клинок, порываясь схватить отступающего от него раба и отрубить ему крылья.
Так, шаг за шагом, в схватке и яростных
порывах своих душ, смеющийся раб и захлёбывающийся от злости рабовладелец,
движутся по полю. В сопровождении толпы рабов и надзирателей, ожидающих, когда
с истечением сил противников их крылья, мечи и страсти улягутся на свои
места.
Но вдруг раздаётся демонический
хохот рабовладельца. И в наступившем от неожиданности оцепенении толпы, вслед
за этим, следует хриплый надрывный вскрик раба. Когда он, оглянувшись по
направлению взгляда рабовладельца, видит за своей спиной разверзнутую пропасть
ущелья. Раб пытается отскочить в сторону, чтобы стать боком, а не спиной к
обрыву. Но рабовладелец, клинком, вертикально рубя воздух по сторонам от него,
лишь издевательски смеётся: - Я же сказал, пасть к моим ногам или в пропасть! И
от своей участи ты, тварь, теперь не убежишь и не улетишь!
Раб, взмахами крыльев, удерживаясь на
краю обрыва, обречённо оглядывается на ущелье, но с надеждой, всмотревшись в
лица собратьев по рабству, плюёт под ноги тирану: - Природа дала мне волю к
свободе! И пусть ещё не возросли силы, чтобы взлететь к ней, но я уже не раб,
не тварь и ползать не буду!
- Будешь! Или лети. Ты свободен! –
приставляет рабовладелец к его груди остриё клинка, глядя на который раб, подбирая
крылья, медленно приседает.
Рабовладелец, считая его поверженным,
победоносно поднимает меч.