- Увы, даже если вас освободить, то вы
всё равно станете рабами! – отмахивается от его свободомыслия рабовладелец.
- Почему? – не видит он причин этого.
- Потому, что для вас вовсе не значит
стать свободным, оказавшись на свободе, где вас бессильных, безоружных тут же
настигнет и наденет ярмо другой рабовладелец! – уже сердито ставит на место
своего раба рабовладелец.
- Но почему? Почему мы не можем
перестать быть рабами и стать свободными? – не унимается юноша в поиске истины.
- Потому, что мир и человечество
состоят из хищников и их жертв. В котором вы обречены, а мы неотвратимы,
загонять вас в смерть или рабство. И ни нас, ни своей доли, вам не избежать! –
ещё более твёрдо приземляет он его мысли. – И не думай об этом!
- Дело в том, что я думаю не о том,
как избежать, а как достичь истины. – размышляет юноша и. тем самым,
обезоруживает злобность тирана. – Но в отличие от нас и нашего стремления к
истиной свободе, тем, наверное, и счастливы птицы, что вольны и могут летать! –
опять устремляется он своими мыслями, в высь!
- Чтобы освободиться от стихии и сил
земли, и человечества, нужно ещё суметь летать. Это даже не всем птицам дано, а
для нас, земных тварей немыслимо! – уже устав гоняться за мыслями юнца,
пессимистически вздыхает рабовладелец.
- А я чувствую, что мои мысли летают…
- Да? То-то ты меня закружил! – с
любопытством смотрит рабовладелец на юношу, – Значит, или ты по сравнению со
своими предками поумнел. Или в тебя тоже вселился крылатый дух! – ощупывает он
его спину. - Крылья не растут? Хотя духи птиц безвредны. Мы либо его выпустим с
обрыва, либо тебя тоже прикуём пугалом разгонять пернатых.
Главное
с крыши не прыгай, чтобы раньше времени шею не свернуть. Умеющие считать рабы,
нам тоже нужны! – хохочет рабовладелец.
В это время раздаётся шум и смех на
плантации. Это старый раб, размахивая крыльями, бегает по полю наперегонки с
птицами и поддразниваемый окружающими, кричит:
- Я свободен, я как птица!
- Перетопчет все грядки! – ловят его надзиратели.
- Приковать его! Пусть сходит с ума на
цепи! – повелевает им рабовладелец.
И наступает тишина, нарушаемая лишь
достигающими самого сердца собравшихся рабов, гулкими ударами молота по
вбиваемому посреди поля колу и лязганьем готовящейся к заковыванию цепи.
- Ты бы, хоть состарившись,
успокоился! – причитает его жена. – Тебе же ещё детей поднимать, а ты нас
позоришь! Какой пример сыну показываешь?
Содрогнувшись, лихорадочно посмотрев
на кол посреди поля, сына, стоящего рядом с рабовладельцем, честившую его жену
и толпу рабов, он направляется в их
сторону, под лязг цепи, которую, готовясь одеть на него, волочит следом
надзиратель. Войдя в круг, молча расступившейся с усмешкой и осуждающе глядящей
на него толпы, раб, ещё раз оглянувшись, неожиданно горделиво, по-птичьи, и по-человечески,
встряхивается на краю обрыва.
- Совсем сумасшедший! Кому и что он
собирается доказать своим геройством? – понуро глядят на него рабы и гремят
цепями надзиратели. – Остановись, сумасшедший!
- Неужели свобода тебе дороже не только
нас, но и жизни? – визжит жена. – Сын, скажи хоть ты ему что-нибудь? – и взоры
всех обращаются к юноше. Особенно пристально глядит на него рабовладелец.
- Отец! Ты не птица, и не полетишь! –
кричит ему сын.