Цветок Любви
Жил-был кузнечик: весёлый, разбитной, задорный. Всегда с хорошим настроением, в ярком наряде, подтянутый, любо-дорого посмотреть. У него был талант, он умел петь. Бывало запоёт, да так, что все вокруг заслушаются. Мелодично, звонко, с переливами.
Жил он на южном склоне оврага, на самом его излёте, там, где больше тепла и света. К середине лета здесь вовсю кипела жизнь: цвели ромашки, пестрели васильки, звенели колокольчики, терпко пах зверобой, пьянили своим ароматом чабрец и мята, пускали по ветру прозрачные зонтики одуванчики, сменившие свой исконно-жёлтый наряд на пушисто-белый, и мать-и-мачеха укрывала от зноя всякую живность бархатной стороной своих листьев.
В такие дни с утра пораньше кузнечик спешил занять своё любимое место на верхушке кипрея (иван-чая по-нашему). Заберётся на самый высокий стебель и ждёт, когда солнце поднимется выше и припечёт как следует. И вот когда всё стихало, разморённое летним зноем, и только лёгкий ветерок проносился среди высокой травы, он начинал петь. Наберёт побольше воздуха в свои дыхальца, настроит смычок и звучащее «зеркальце», и давай солировать. Вся живность, прятавшаяся до этого в тени, все козявки, букашки, червячки, таракашки; все как по команде вылезали на свет божий и поднимали взоры к небу.
— Наш-то, наш, как сегодня поёт, – делилась впечатлениями полевая муха, – такие рулады выводит – любо-дорого посмотреть.
— Он всегда хорошо поёт, – соглашалась с ней божья коровка, – но сегодня он превзошёл самого себя. Настоящий артист!
— А как звонко у него получается да как громко, – восхищался жук скарабей, – на противоположном склоне слышно.
— Я вчера туда летала, – вступила в разговор ежемуха, – там семейка кротов живёт. Так вот и среди них появился слушатель, молоденький крот. Заберётся на выкопанную им кучу, поднимет подслеповатые глазки к небу и слушает с упоением.
— Я туда не летаю, – произнёс махаон снисходительным тоном (он был очень красив, поэтому на всех смотрел свысока, но сегодня и он снизошёл до разговора, так был очарован чудесным пением), – там у них всё просто. Пейзаж не нарядный, – пояснил он, – одним словом… Север.
— А я там иногда бываю, – призналась золотая пчелка, – на северном склоне действительно всё просто и непритязательно – трава да лютики с ядовитым соком, но есть там несколько кустиков земляники… Ах, как они пахнут, когда цветут в середине мая, – пчёлка закатила глаза, – и какой мёд получается из их нектара: сладкий, душистый и очень полезный. Крота меломана я тоже там видела, – прибавила она, – смешной такой, ничего не видит, но к солнышку тянется, высунет свой длинный носик и певца нашего слушает… с вдохновением. Он хочет с ним познакомиться и даже подружиться, он сам мне об этом сказал.
— Ха-ха-ха! – засмеялась цикада, которая сидела неподалёку. – Не смешно даже.
— Где крот, а где наш кузнечик! – басовито жужжа, прибавил шмель. – Наш певец даже не подозревает о его существовании.
Он зажужжал ещё басовитей и еле взлетел с цветка, слишком уж нагрузился нектаром.
— Наш певец лучше всех! – подвёл итог восхищениям блестящий бронзовый жук. – Ему нет равных!
Кузнечик всё это слышал, и от такой похвалы у него закружилась голова, он воспарил над реальностью и потерял с нею всякую связь.