Не пой, красавица, при мне
ты самодеятельных песен –
напоминают мне оне,
как КСПшный улей тесен…
Не раз я заходил туда,
где собирались гитаристы
и где гремели иногда
их инструменты, как канистры…
Не Мандельштам, а Мандель там
(нуднейший бард свечи и скуки,
любитель безымянных дам,
что, как Милосская, безруки
и точно так же сложены)
скулил в тоске об идеале
(ему безрукие нужны,
чтоб по щекам не отхлестали…
Надеюсь, что от рук жены
у Бори щеки не горели…
Ах, осторожней быть должны
в любовных песнях менестрели!
Про чьи-то плечи говорить –
нет легкомысленней поступка.
В любви конкретней надо быть.
Хотя бы так: - Моя голубка,
тебе одной, лишь ты была,
я Вас любил, еще, быть может,
ты что? – совсем? Как ты могла?. .
И Гименей её стреножит)…
Я вслух не стал над ним шутить –
я для начала был покладист,
но так и не сумел забыть
того, кто для насмешек – кладезь...
Не пой, красавица, при мне
про лыжи, что стоят у печки –
напоминают мне оне,
что Цитрамона нет в аптечке…
Чем буду голову лечить
я от клепаловского звона,
когда на сцене он торчит,
икая в рюмку микрофона?
Он так вытягивает шейку
и так старательно поёт,
как будто водки на копейку
вот-вот за воротник прольёт…
Он словно радостный птенец,
вскормлённый нежной канарейкой –
Истратовой… Ему дворец
пожертвовал одной келейкой
для стрижки лавровых венков,
растущих прямо из чела,
и он их все продать готов,
не выходя из-за стола…
Мне не забыть с каким апломбом,
прервав пчелиный свой полёт,
Сморыга, русская секс-бомба,
мёд славы в кулуарах пьёт,
жужжа в стенах ДК как домбра
и млея в бардовской пыльце…
Ах, мне не вспоминать о том бы
с улыбкой кислой на лице –
достаточно улыбок сладких
и жизни золотых минут
в ДК на лестничных площадках
мои биографы найдут…
Ах, фальшь улыбок полусвета!
Интеллигентно, аккуратно
там душу мне, как сигарету,
плевком гасили многократно.
И бывший чистоплюй тюремный,
наперсник брежневских собак –
сам Спиридонов вдохновенный
мне обошёлся не за так…
Но был и я при гонораре
в 17коп. и 9руб….
Достаточно дешёвый парень –
не правда ли? Зато неглуп.
Когда „Единством” объедимся,
мы все умнеем на глазах
и вдругорядь не продадимся
на политических весах…
Я эпохального з... ... ... ... ... ... а,
увы, не сразу раскусил;
гитару, словно пушку в ранце,
он в бой за Брежнева носил…
Какой там, к чёрту, „Венсеремос”? –
в Афгане гибли пацаны,
а Саша, гладенький как термос,
гитарой шлифовал штаны…
Я спорил резко, но напрасно –
я побледнел, он покраснел
и, словно Мелехов от красных,
вновь в плавнях творческих засел...
Не раз кукукнули часы,
пока докукал Спиридонов,
что я не буду брать басы
для политпесенных долдонов…
Но жизнь идёт – он и в посольстве
уже расстёгивал футляр…
Не ради праздных удовольствий
там побывал политфигляр.
Играй, козырная шестёрка!
И Перестройка – не конфуз:
перелиняла гимнастёрка
и на тебе – козырный туз!
Пока я дрейфовал на кухне
да кривду с правдой рифмовал,
он, прыгнув в новенькие туфли,
концерты в кабаках давал,
где революционно-смело
на непонятном языке
пел то, что публика терпела
в достаточно немой тоске…
„Эль пуэбло унидо
Хамас сэра вэнсидо!
Эль пуэбло унидо
Хамас сэра вэнсидо!”…
Облокотясь на пианино,
под огурцами на окне
ещё не раз он будет с Ниной
гостям талдычить о войне;
о том, что мы непобедимы,
когда едины за столом,
и бронепоезд наш любимый
ещё не сдан в металлолом…
За дерматиновою дверью
ещё взрастут легенды те
и огурцы в горшках поверят
его вселенской доброте…
Красавица, я так устал
от этой дури каэспешной,
что там, где раньше я бывал,
ноги моей не будет грешной!
Но Бог меня соединил
в невинном браке с дерзкой Музой…
Я часто музу материл,
но Бог не расторгал союза.
В конце концов, я перестал
корить кокетку за кокетство
и даже душу отписал
на случай смерти ей в наследство,
стал целовать её в уста,
сажать охотно на колени
и понял – только красота
приятней сна и праздной лени.
Что в КСП я потерял,
то есть у Музы в будуаре…
Я, наконец-то, Богу внял,
забыв Клепалова в пивбаре
и Лялина, и остальных…
Прошу – не засоряй напрасно
ни сердца, ни мозгов моих.
Хоть голос твой звучит прекрасно –
не пой, красавица, при мне
про эхострунные осколки;
пусть в долгожданной тишине
раздастся скрежет кофемолки,
пусть бродят в доме сквозняки…
Не пой, красавица – не надо
усугублять моей тоски
струной на гильотине лада…
Давай-ка мы поговорим
с тобой об истинных поэтах;
в полночный час опять взлетим
к стихам Есенина и Фета…
О вечном Гёте и Шекспире,
о Пушкине, о Беранже
поговорим… А с кем в сортире
курил – пора забыть уже.
Среди созвездий Зодиака
есть безупречные Весы,
а в КСП не тот Булгаков
косил цензурою носы…
Платочки, бирочки, знамёна,
значки, дипломы, прочий хлам
хвостом златого Скорпиона
стряхнув, я оставляю вам,
клепаловская моль, Вахнюк
и вахнючат толпа с вокзала…
Хоть ты бы, Анна, этот круг
петлёй на горле не вязала!
Не пой, красавица, при мне
замученных Сморыгой песен –
напоминают мне оне
проросшую на склепах плесень…
Да, были барды! Но певцы…
Не лечится их глаукома.
В борщах сварились их венцы
по указанию горкома…
Со мной соратник Вакха пьёт.
Он любит женщин и хмельное.
И для него поэт совьёт
гнездо из строчек озорное!
Но есть печаль и в озорном,
и часто чувствуешь иное,
когда заметишь за окном
луны сиянье ледяное
и к теплоте чужой души
так вдруг захочется привыкнуть,
и в дикой северной глуши
её по имени окликнуть…
Хрустит, как тонкий хворост, смех,
но на сердце печаль гнездится,
вполне доступная для тех,
кто голой правды не стыдится…
Да, смех – невечное жильё
и грусть – убежище смешное,
но всё-таки оно твоё,
тобой под небом обжитое…
Смелей гитару обними –
она как птица шею тянет…
Начни негромко с ноты ми
да приласкай – ручною станет.
Пусть пальчики твои мягки
и больно им на каждой ноте –
душа не в твёрдости руки,
а в легкомысленном полёте.
Быть скромной – это слишком странно
для той, кто в море рождена.
Тебе ли, дочери Урана,
волна в двенадцать струн страшна?
К причалу ветреного дня
явись весёлой Афродитой
и щедро окати меня
волной, на брызги рифм разбитой…
Я слишком долго выл зимой
с пургой в неслаженном дуэте…
Пой, Анна! Вешний голос твой
напоминает мне о лете,
о чайках жадных, как мечты,
и смелых, как глаза меджнуна,
о звёздном буйстве красоты
над ложем сонного Нептуна,
о вечной юности самшита,
обнявшегося со скалой,
о том, как кипарис отрыто
всю ночь целуется с луной…
О том, как я мечтал когда-то
на самом быстром корабле
уйти под парусом заката
за горизонт к иной земле,
где в КСП не ходят люди,
но песни – веселей вина…
Пой, Анна! Или хуже будет:
я взвою – вздрогнет Сатана!
март 1991г. .
[© Copyright: Коля Но, 2010
Свидетельство о публикации №11007273531]
[© 26. 04. 2019 Николай Отпущения
Свидетельство о публикации: izba-2019-2546602]
