Зря говорят, что жизнь несправедлива -
Господь спешит желания исполнить,
И даже те, что могут быть во вред.
Всё совершается по нашему стремлению,
(которое мы можем и не вспомнить),
Летящему по мысли мановению
Невидимым иерархиям во след.
И хочется - и хочется - и колется:
Ох, как бы - в Рай! Не в Преисподнюю!
Но, как гласит английская пословица:
Неспешно мелят мельницы Господни.
7 августа 1996 года
Для чего пишутся рассказы? Да для того же, для чего и разные истории рассказывают - либо, чтобы весело стало, либо, когда ты смотришь на себя измененным взглядом и хочешь сделать отпечаток с быстротекущей пленки жизни.
Рассказы есть суть размышления о том, что есть ты. Орудие невидимого? Или обыкновенный эгоист, не замечающий того, кто тебя любит и падает от твоей слепоты, и кого ты, носитель комплекса Иосифа Прекрасного, в общем-то, не стоишь.
Ведь не приди я к Грише прекрасным весенним днем 1 мая, его дальнейшая судьба сложилась бы по-другому...
Но разве в 19 лет о таком задумываешься? Летишь по жизни на виндсерфинге и обожание зрителей воспринимаешь как должное.
Конечно, любят! А как же иначе? Но то, что среди любящих меня был Гриша, мне просто не приходило в голову, и это мое единственное оправдание.
Так вот, история эта относится ко временам моего студенчества. Я перешла на 2-ой курс Ин. Яз'а - с вечерки на дневное - и жила с родителями: мамой, бабушкой, отчимом и маленьким братом. Знаменитый застой цвел болотной ряской, и я, обнаружив в себе глубину прошлого, угнеталась мелочной тоскливостью настоящего. Мне хотелось шекспировских страстей. Они бушевали во мне с не меньшим пафосом, чем в самих трагедиях великого мастера, а может, я от них же и заразилась - во всяком случае, этот англичанин задел во мне какие-то незатухающие струны.
Его герои, возвышенные, наполненные, никак не вязались с томительной действительностью и окружающими меня персонажами, все заботы которых сводились к "доставанию" и "достиганию".
Душа моя рвалась к звездам, к познанию, к тайне, а все вокруг было таким обыденно задавленным и беспросветным, что моя депрессия (и без того характерная для данного возраста) только усиливалась. Правда, я ее считала личной прерогативой, чуть ли не произволением Свыше, и единственной милой моему сердцу эскейпистской гаванью была английская литература - я уносилась в страну таинственного и столь обожаемого мною языка и, как я тогда полагала, райского бытия. Быт западников представлялся мне выше возможностей, отпущенных материальному миру; проблемы - раздутыми: чего только не выдумаешь от хорошей жизни! Да и сами книги в мягких обложках были такие приятные. А как восхитительно пахли страницы. И стоили не дорого - от трех до восьми рублей.
При реальном соприкосновении Запад оказался холодной, истеричной и довольно жестокой экзистенцией, однако поняла я это лишь спустя десять лет, постигнув западную жизнь наяву и испытав глубокое разочарование, вернее, дикий стресс, после которого целый год не могла прийти в себя (для стресса этого уже и название придумали - "культурный шок").
Но в девятнадцать лет, из-за "железного занавеса" "тот мир" казался божественно-недосягаемо-прекрасным.
Так все и шло. И Гриша появился в моей жизни можно даже сказать случайно. Или в его жизни возникла я. По причине потопа.
Однажды, терпким сентябрьским утром, когда мама нажала на ручку входной двери, чтобы отправиться на работу, а я еще сладко потягивалась в кровати, я вдруг почувствовала, что в комнате стало тепло, и, коснувшись батареи, подумала: затопили. В этот момент над головой у меня что-то щелкнуло и мгновенно все лепные карнизы на потолке окрасились серым - нас действительно затопили. Потолок набух, вода потекла по стенам, и вот, штукатурка рухнула, обнажив мощные деревянные перекрытия. Не успели мы опомнится, как уже всей семьей стояли по щиколотку в воде, вода пребывала, а братик сидел в гостиной на диване и плакал.