НАРОД

               Мой народ, не склонивший своей головы́,
               Мой народ, сохранивший повадку травы:
               В смертный час зажимающий зёрна в горсти́,
               Сохранивший способность на северном камне расти.


               Мой народ, терпеливый и добрый народ,
               Пьющий, песни орущий, вперёд
               Устремлённый, встающий — огромен и прост —
               Выше звёзд: в человеческий рост!


               Мой народ, возвышающий лучших сынов,
               Осуждающий сам проходимцев своих и лгунов,
               Хороня́щий в себе свои му́ки — и твёрдый в бою,
               Говорящий безстрашно великую правду свою.


               Мой народ, не просивший даров у небес,
               Мой народ, ни минуты не мыслящий без
               Созиданья, труда, говорящий со всеми, как друг,
               И чего б ни достиг, без гордыни глядящий вокруг.


               Мой народ! Да, я счастлив уж тем, что твой сын!
               Никогда на меня не посмотришь ты взглядом косым.
               Ты заглушишь меня, если песня моя не честна.
               Но услышишь её, если искренней будет она.


               Не обманешь народ. Доброта — не доверчивость. Рот,
               Говорящий неправду, ладонью закроет народ,
               И такого на свете нигде не найти языка,
               Чтобы смог говорящий взглянуть на народ свысока.


               Путь певца — это родиной выбранный путь,
               И куда ни взгляни — можно только к народу свернуть,
               Раствориться, как капля, в безсчётных людских голосах,
               Затеряться листком в неумолчных шумящих лесах.


               Пусть возносит народ — а других я не знаю суде́й,
               Словно высохший куст, — самомненье отдельных людей.
               Лишь народ может дать высоту, путеводную нить,
               Ибо не́ с чем свой рост на отшибе от леса сравнить.


               Припада́ю к народу. Припада́ю к великой реке.
               Пью великую речь, растворяюсь в её языке.
               Припада́ю к реке, безконечно текущей вдоль глаз
               Сквозь века́, прямо в нас, мимо нас, дальше нас.

                                                               Иосиф Бродский

               декабрь 1964

               (сохранена орфография и пунктуация автора)

               У Иосифа был свой какой-то карманный народ…

               Жаль, Иосиф не знал, что с собой его не заберёт

               в ту страну, где раззявит на бывшую Родину рот

               так, что счётом валютным мгновенно карманы набьёт…

               Или знал, но молчал как курилка довольный собой

               и карманным народом, как некой любимой травой,

               что способна на камне засохнуть, оставшись живой

               для того, кто раскурит её, как табак дармовой…

               Так ли сяк ли, но я - не какой-то отдельный лопух;

               не бывал я в кармане одном, а тем более – в двух

               у того, кто людей не любил, как назойливых мух,

               ибо мухам дал Бог неспроста безошибочный нюх

               на отдельных людей, у которых на запах бабла

               мушья чуйка в носах как бы русских невинно жила,

               но послал их народ, чья родня – лишь медведь да тайга,

               не в тайгу, а лишь в цирк с золотыми быками врага,

               чтобы там их стишат „безконечно” пустая пурга

               удобряла словесным навозом поля и луга –

               дальше нас, мимо нас и вообще сквозь лихие века,

               чтобы вдруг превратиться в сугроб на рогах у быка

               и рекой разбежаться в „безсчётных” ошибках слегка,

               проваляв в русской школе почти восемь лет дурака,

               чтоб потом в эту пьющую, песни орущую чернь,

               лить рекой забугорной любую словесную херь,

               хочешь – верь этой пакостной хери, а хочешь – не верь

               и карманную фигу Иосифа выставь за дверь…

               04. 11. 2024 г.