А как хорошо гулять было во дворике, где цветы высокие ароматом тонким опьяняли и людей, и больших ночных бабочек, которые в полумраке как эльфы сказочные парили над белыми венчиками, хоботки длинные в нектар погружая. Изредка голоса пронзительные, гортанные кошек, от любви с ума сходящих, вздрагивать прогуливающихся сестер заставляли. Петухи уже засыпали в курятнике, притомясь днем хлопотным, но дело свое сполна сделавши. Тишина все более разливалась благостным бархатом. И только в просторном хозяйственном загончике бараны бодались со стуком, то между собою, то просто в неистовстве по забору крепкому лбами, рогами увитыми, бацали.
И ночь прошла неспокойная, снами неуловимыми волнующая. Больше же всех в своей келье батюшка мучился, напрасно к молитвам уповая, что бессильны оказались вернуть спокойствие утраченное. А утро, не обещая ничего значительного, минуло буднично, заставляя сестер не выспавшихся зевать в хлопотах скучных.
После обеда, ничем не примечательного, после недолгого отдыха, Алина походкой своей плавной, стремительно к келье отца Сергия направилась, поеживаясь от взглядов колких, сестрами, невзначай проходивших, бросаемых.
Не стучалась она в дверь дубовую. Уж который раз в час этот сюда заходила, не спрашиваясь. И теперь батюшка встретил ее улыбкой, радость не скрывающей от ставшего привычным общения. Ему понравилось, когда Алина в приветствии молча взяла его руку в свою ладошку маленькую и улыбнулась глазами как другу верному. Подошла она близко, и глаза опустила в странном волнении, только блуждала улыбка на губах неуверенно.
- Как спалось нынче, батюшка?
- Не спокойно... Спасибо, Алинушка...
- Я в такой растерянности... - подняла она глаза свои бездонные, в которых безвозвратно тонул отец Сергий, ничего поделать не в силах.
- Что тревожит тебя, Алинушка?
- Вы мне снились нынче, батюшка...
Мир качнулся от слов незатейливых, но сумел отец Сергий удержать разум покидающий и не ответил тем же сестре, так в опоре нуждающейся.
- Ну, так что же тут такого тревожного? - вымолвил он с отеческой ласкою, - Я наставник твой духовный и давно уже мы...
- Вы же сами видите, батюшка! - прошептала Алина с болью страстною, - Видите, что с нами давно уже делается!
Она сжала его руку своей ладонью дрожащею, и в глазах ее блеснула слезинка непрошеная. Но, тряхнув головой так, что волосы длинные разлетелись широкими волнами, улыбнулась и с отчаянным откровением бросила:
- Мы же любим друг друга, батюшка!
И тут же в объятия к нему кинулась, в грудь лицом уткнувшись. Вдохнул отец Сергий запах ее волос, с ума сводящий, сомкнул веки накрепко и стиснул челюсти. Так прошло мгновение вечности, когда миры гибнут и новые рождаются. И когда снова взглянули они в глаза друг другу, то такая любовь и доверчивость на отца Сергия обрушилась, что всего остального не осталось во вселенной. И Алина, дернув на строгом платье завязочку, обнажила чудесные плечики и груди восхитительные.
Она предстала с такою беззащитной нежностью, что дыхание у отца Сергия перехватило, и он опомнился. Да как же может он втоптать в грех душу невинную? Но и обиду нанести смертельно болезненную по той же причине был он не в состоянии. Думал он вовсе не о своей душе, а о спасении этого ангела.
Метнулся к столику, на котором, рядом с новым компом, стоял фоторезак большой, старый, да ладный, в обрезке бумаг им используемый, сунул мизинец под гильотинку острую и хлопнул сверху другой ладонью со всего своего отчаяния.
Болью огненной отдалось почему-то где-то в шее и под ложечкой. Кровь не сразу брызнула, но вскоре струилась обильно, болью пульсируя.
Алина тихо ахнула:
- Что же вы, батюшка, такое наделали!
Подскочила к кровати, покрывало сдернула и одним движением полоску тонкой простыни оборвала длинную. Быстро и правильно усмирила кровь и обвязала рану.