НА ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ
Друзей понять всегда мы можем и без слов,
врагу и пулей ничего не объяснить...
Ласкает солнце милый Кишинёв,
но чем меня он может удивить?
Не тем, что учат здесь латинский шрифт,
а матерятся так же, как в Перми...
Кладу я пальцы ласково на гриф...
Пою по-русски, чёрт меня возьми!
Зачем ты, Герша, едешь в Реховот…
Конечно, ты и там не пропадёшь,
и отрастишь кошернейший живот,
но кишинёвских ив там не найдёшь…
А Лёня Фрайман… Он в Австралии живёт.
Там у него хороший магазин,
он там по-австралийски ест и пьёт,
а мы по-кишинёвски посидим!
Смешаем новое вино со старым –
о прошлом вспомним и о будущем взгрустнём,
и зазвенит знакомая гитара,
когда, даст бог, мы чёрный день переживём.
Мне видеть это всё невмоготу...
Целуй кто хочет пограничный столб –
я лучше старую акацию найду
и обниму, как мать, её шершавый ствол.
И ничего, что нам родной язык
здесь, как талон на мыло, выдают,
но совесть – не клеймо и не ярлык;
её в комиссионку не сдают.
Ещё не все забыли честь и стыд.
Была Хатынь и были Соловки,
а вечный огонёк всегда горит
там, где сомкнулись русские штыки.
Держи покрепче, Штефан, тяжкий крест –
не урони его на молдаван,
идущих с флагами наперевес,
как будто в Рай по нашим головам...
Смешаем новое вино со старым –
о прошлом вспомним и о будущем взгрустнём,
и зазвенит знакомая гитара,
когда, даст бог, мы чёрный день переживём.
Всё это было, было и не раз –
и до Христа, и после день за днём,
но если сам не зверь, какая власть
тебя заставит совершить погром…
Не отстираешь совесть как кафтан.
Помилуй бог забывчивых толпу –
я лучше в парке сыну покажу фонтан
и к Пушкину короткую тропу...
Гремит толпа в асфальт, как в барабан,
но нет резона в перемене мест:
мы все произошли от обезьян
и зверь двуногий где угодно есть...
Я как-то в цирке видел новый трюк:
медведь ловил когтями шар земной,
а у меня захватывало дух –
наш шарик… Он ведь тоже надувной!
Смешаем новое вино со старым –
о прошлом вспомним и о будущем взгрустнём,
и зазвенит знакомая гитара,
когда, даст бог, мы чёрный день переживём.
Настанет день и с Севера на Юг
я пролечу над мирною страной
и, тополиный разметая пух,
пройду по нашим улицам хмельной...
С друзьями мы опять накроем стол,
потравим анекдоты о главе
и будет месяц – серебристый добрый вол –
пастись на звёздной ласковой траве...
А если мне придётся умирать,
я попрошу, чтоб Бог меня простил…
Да, грешен я – ему не стану врать,
но никого не предал, не убил.
И перед тем как мне отправиться туда,
где страшные уже не снятся сны,
пусть кишинёвских воробьёв орда
мне грянет реквием от имени страны...
Смешаем новое вино со старым –
о прошлом вспомним и о будущем взгрустнём,
и зазвенит знакомая гитара,
когда, даст бог, мы чёрный день переживём.
Песня написана к проводам семьи друга из Молдавии в Израиль 3 ноября 1989г.
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ НЕЧЁТНОГО
Он не был гениальным поэтом – он был офицером, инспектором пожарной охраны города Кишинёва. Когда молдавским нацикам вдумалось затеять войну с Приднестровьем, он на эту войну идти отказался.
Были ошибки: предлагали должность и в Приднестровье, и в России, но не поехал. Остался без работы нормальной (приличной работы ему в Кишинёве уже не светило) и начал ломаться – пить и перебиваться какой-то никчёмной работёнкой.
Нельзя сказать, что совсем не было возможности лучше заработать и быть достойным мужем и отцом двух дочерей, но не у каждого хватает силы духа противостоять обстоятельствам... Он начал гибнуть медленно, совсем незаметно, как будто крохотный осколочек той войны, на которую он отказался идти, залетел в его сердце и жёг непрестанно...
Он был моим другом с юных лет и мне было больно видеть происходящее, когда я приезжал в отпуск в Кишинёв.
Длилось это долго и жена не выдержав развелась с ним, сумев постоянными калымными приработками до одиннадцати вечера заработать ему на однокомнатную квартиру в семейном общежитии.
Это случилось в очередной мой приезд в отпуск. Собрались с друзьями отметить его новоселье после развода с женой. Он пришёл на встречу уже подвыпившим после работы. Пошли к нему. В коридоре общежития, когда подходили к его квартире, почему-то только я почувствовал запах газа… Открыли его дверь и оказалось, что газ просачивался из его квартиры, а он имел обыкновение всегда ходить с сигаретой во рту, как и в этот раз... Сигареты мы, естественно, погасили, прежде чем открыть дверь.
Обошлось.
Мы пытались на него влиять...
Он никогда не жаловался на судьбу, только улыбался всегда какой-то отчаянной улыбкой...
Он не был матерщинником, но единственное в своей жизни одностишие часто повторял с весёлой бесшабашностью: - Корабли мы пр... ... ... ли, а на лодках нам не выплыть!
Не прошло и года после моего отъезда, как мне сообщили, что Сергей погиб; или сам разбился, неудачно упав пьяным, или помогли... Следствие было. Смерть признали ненасильственной, а чем это обосновали, мне неизвестно…
Он не был гениальным поэтом, он умер не как герой на поле брани, но он сделал большее – не променял свою совесть и честь офицера на личное благополучие.
Почему я не могу сдержать слёз, когда вспоминаю его…
Он был моим другом.
РЕИНКАРНАЦИЯ
Я не верил в реинкарнацию,
но ведь это её дела:
до позора ещё одну нацию
новым Гитлером довела...
Не Адольф он по фотороботу
да и выглядит как джигит,
но глаза
так пылают злобою...
Вот и думай, кто в нём сидит...
Если может он как чудовище
красным галстуком закусить
неостывшую чью-то кровь ещё,
значит, всякое может быть.
Верь не верь, а деваться некуда:
хоть блоха он, а хоть вампир –
бить таких надо так, чтоб никогда
не совались в подлунный мир.
[© Copyright: Николай Носенко, 2009
Свидетельство о публикации №109090201380]
[© 24.
