Истории
по
мотивам записей-ком в комлогах.
1
В столовку я вошёл через тамбур кухонной
половины. Хотел снять пробу с блюд завтрака, но кашевар Хлеб встретил с
известием, что запозднился я, «паляводы макароны па-флоцку ужо зъели». Меня
покормить норовил тут же на кухне, сулил чем-то особо вкусненьким, но я
потребовал принести порцию в обеденный зал, со всеми поем. Хлеб, кивнув,
пожаловался:
На второе приготовил я, Председатель,
кофе, замест кампоту. Зяма, невидаль такая, расщедрился с барской чалмы. Але
кисяля запатрабавали, сядзяць, чакаюць.
«Хрон им, а не киселя», — возмутился и,
посторонившись, пропуская кашевара к двери из кухни в раздаточную, призвал:
— Вперёд.
В раздаточной кивнул на клеёнку красного
цвета в белый горошек, занавешивавшую сегодня проём в стеновой перегородке:
— Отломилось от чалмы?
Порезанная на полосы, занавесь в арке
свисала до пола — скрывала по ту сторону стены обеденный зал. Камзолы из такой
клеёнки носил начальствующий состав «атомных теплиц» в ЗемМарии — дорогой
материал.
— Ага, ад Зямы адламаецца, трымай кишэню
шырэй, — фыркнул Хлеб, — кок его корабельный, земеля и приятель мой, подогнал.
И агрегат, стол, увидишь в трапезной, накрыть хватило, — с умилением глядя на
занавеску, похвастался кашевар.
— Открой. И говори по-русски.
Хлеб ключом вагонного проводника открыл
замок входную в трапезную дверь, прислушался и подивился:
— Уснул, кажись. А то весь завтрак
пронудил дай, да дай. Спрятаться в кухне как-нибудь ночью и там сдохнуть
грозился, алкаш конченый. Странно как-то, осмелел вдруг, оборзел вконец, или допился до белки.
Камса — понял я, о ком сокрушался
кашевар, только колхозный фельдшер так с переливным посвистом храпел. До сего
дня ни чем таким не грозил, вообще ни как не бунтовал. Я налёг плечом на дверь
и впечатал пьяницу в угол.
— Председатель, я за макаронами, через
минуту подам! — тут же заперся Хлеб.
По мере привыкания к полутьме, я всё
явственнее различал на красном среди россыпи белого гороха котелки и кружки.
«Ляпота», — похвалил я кашевара. Снял и повесил плащ-накидку на гвоздик в углу
— упрятал храпевшего фальшиво фельдшера. Камса, наверное, узнал меня по голосу,
потому и притворялся спящим.
Жар от камина в зале и тепло из кухни
добавляли духоты воздуху и без того тяжёлому. Принюхался. Обычную вонь резиной
сегодня разбавлял душок просроченной тушёнки. А что другого ожидать от даров
менялы в чалме с чучелом гиацинтового ары — попугая, птицей самой дорогой,
самой редкой и самой большой в своём семействе.