Я сошёл на лёд, и улыбнувшись Барсу, с силой вонзил пешню в льдину. Внезапно раздался оглушительный грохот, будто над ухом пальнули из двустволки. Лёд лопнул во всю ширину пруда. Трещина быстро расширилась. Вода хлынула под ноги. Я поскользнулся и упал в ледяную воду. Пешня и снасти пошли ко дну. Но Барс каким-то чудом успел вцепиться в рукав моего ватника. Едва держась на хлипком мостике, он тяжело сопел, но рукав не выпускал. Отчаяние и холод сковали меня. Я беспомощно болтал тяжёлыми сапогами в обжигающей холодом воде. Свободная рука искала опору и скользила по кромке уходящей льдины. А Барс упрямо тащил меня из воды.
         
               Домой я возвращался промокшим до последней нитки, основательно продрогшим, но радостным и счастливым.
         
               Барс шёл рядом, как привязанный. Он опасливо озирался, боясь, чтоб я опять куда-нибудь не провалился. А чуть успокоившись, трусцой побежал впереди.
         
               - Хорошо, Барс! Хорошо!. . - прихваливал я. Отчего он резво забегал кругами, радостно повизгивая, и звонко лаял, будто призывал пошевеливаться. Я послушно ускорил шаги.
         
               Дома я пригласил его зайти погреться. Но моё предложение ему не очень понравилось. Даже в лютые морозы он не любил этого. В сени он все же вошёл и покорно прилёг на пороге в кухню, словно понимал, что наследит своими мокрыми лапами. Жарко натопленная с вечера печь, дышала теплом. Но Барса это мало привлекало. Он полежал немного и запросился во двор. Вероятно, конура ему была родней, и он больше всего боялся её потерять.