Ворох заметно осел. Я подумал, что это мне пригрезилось. Но листья вновь зашевелились. Любопытство отогнало дрёму. Неожиданно из листьев выбрался щенок.
         
               Вид у него был самый неблаговидный. С длинных ушей капала вода. Весь покрытый мокрыми кучеряшками, он был похож на новорождённого ягнёнка. Продрогший, сгорбленный, дрожа всем телом, щенок огляделся. Вокруг морось да вой ветра. Сырость и холод пронимали беднягу до костей. Покачиваясь, опасливо озираясь, он подошёл к будке и остановился в нерешительности возле пугающего чёрного входа. Принюхался. Всё было чужое, незнакомое.
         
               Конура уже давно пустовала. Её хозяин дожил свой собачий век и ещё прошлой осенью мирно почил от старости.
         
               Щенок робко заглянул в будку и, осмелев, юркнул в её темноту. В конуре было тепло. По всему полу валялись очёсы. Их было много. Малыш улёгся на сухую шерсть, свернулся в клубочек и заснул. Но блаженство длилось не долго. Промокший до последней шерстинки, худой бродячий пёс тоже прибежал сюда погреться. Но отчаянный визгливый лай встретил пришельца. Бродяге ничего не оставалось, как глухо огрызнуться, и убраться восвояси.
         
               Я принёс щенку еду. Он долго недоверчиво рассматривал меня из будки. И только, когда я поставил котелок перед будкой и ушёл, он в один миг расправился с едой.
         
               Наутро мы встретились, как давние знакомые. Малыш высунул обсохшую пушистую голову и разглядывал меня, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.